В Адвент прозвучит много слов о радостном ожидании, свете и спасении, но сегодня, доставая алтарный покров, с грустью смотрю на его цвет: лиловый, темный, густой, растворяющийся в черноте теней и непроницаемый для света – скрывающий белый снег покров погребальных одежд. Зачем Ты напоминаешь мне о плаче и потере сейчас, когда все мы ждем праздника? Не потому ли, что напоминание о нашей вине слишком легко теряется в коробке с праздничной мишурой? Не потому ли, что пальцы, натыкаясь на острые углы наших прегрешений, с облегчением хватаются за уют мягкой домашней сентиментальности?
Завтра мы зажжем свечу, первый огонек-пророчество о чуде, и пойдем дальше в новый литургический год, в меняющийся каждое утро мир. Стоит ли нам оставаться старыми, упорствующими в своих заблуждениях и пороках, усталыми, напуганными и разочарованными? Или, собрав волю, постараться выполнить обещание и стать чуть лучше, чуть светлее, наивнее, слабее, вымести внутреннюю комнату души и поставить там маленькие ясельки, куда упадет Рождественская звезда. Читать «в Путь, друзья!» далее
Смешно снова начинать текст со словосочетания «мой любимый праздник», а что делать? Литургическое колесо крутится, и праздники Господни вплетаются в ткань года сияющими звездами. А Пятидесятница – это всегда лето: пурпур и золото, свет и тепло, радость и трепетание огня, хлопающий крыльями ветер и вдохновение. Этот праздник падает нам в руки плодом пасхального времени, подводит черту, отвечает на последние вопросы. Теперь мы – это МЫ – Церковь.
– эта фраза вырвалась у меня в очень непростом разговоре, а разговоров этих с лета набралось уже немало. Последние месяцы размышляю над словами, которые обязательно в той или иной форме произносятся моими гостями. Словами, наполненными бесконечно негативным смыслом. Мы не Они, Они – не Мы. Хотел ли Иисус настолько непреодолимого раздела между двумя церковными мирами? Конечно нет… а кто этого хотел? Но раскол (в той или иной степени) существует.
Размышляю над письмами, пришедшими в ответ на беседу, над разговорами, мысленно спорю и ищу аргументы, и как-то незаметно всё это вплетается в ткань пятничного созерцания Крестного Пути. Если отбросить ругань на погрязший во зле клир, с глубокой грустью отметила количественный перевес посланий, декларирующих ту или иную степень ухода, желания дистанцироваться от Церкви, находящейся в эпицентре омерзительных скандалов. И не всегда это открытое противостояние и «синдром Лютера» – в них-то как раз больше честности и меньше самообмана.
По печальной традиции возвращение из уединения отмечаю не радостным постом о любви, а размышлением над трагедией. Не стало исключением и это лето. Сейчас все мы испытываем боль от раны, нанесенной в сердце Церкви (раны не первой и, увы, не последней). Не стану отклоняться на статистику, право или долг, осуждение чрезмерных эмоций, взаимных обвинений и хайпа. Сосредоточусь на самой боли.
Последние дни, спровоцированные страшной раной, мы много и громко говорим о предательстве других людей, об их подлости и низости. Праведный гнев застилает глаза кровавой пеленой, уводит в бесплодные земли бесконечной злобы и неизбывного отчаяния. В царство бесконечного страха, где размываются все этические и нравственные схемы, и остается лишь инстинкт выживания, включающий защитные функции психик