Смешно снова начинать текст со словосочетания «мой любимый праздник», а что делать? Литургическое колесо крутится, и праздники Господни вплетаются в ткань года сияющими звездами. А Пятидесятница – это всегда лето: пурпур и золото, свет и тепло, радость и трепетание огня, хлопающий крыльями ветер и вдохновение. Этот праздник падает нам в руки плодом пасхального времени, подводит черту, отвечает на последние вопросы. Теперь мы – это МЫ – Церковь.
Все слова сказаны, обучение закончено, и тонкие языки огня навсегда связывают соединенных совместной молитвой в единое Тело, и Дух святой наполняет их дарами Своими. Неслучайно, главный дар – способность к диалогу. Говорить на одном языке с кем-то – это не только знание грамматики, но обретение родства, возможность говорить не с позиции пришлого чужака. А говорить в Духе значит: не принуждать других, но объяснять, не приказывать – свидетельствовать, не порицать, но увещевать, не отвергать, а стремиться к пониманию, не бояться лжи и стоять в правде перед всем миром. Читать «Veni Creator Spiritus!» далее
В Адвент звучит много слов о радостном ожидании, свете и спасении. А я сегодня смотрю на его цвет: лиловый, темный, густой, растворяющийся в черноте теней и непроницаемый для света – скрывающий белый снег покров погребальных одежд. Зачем Ты напоминаешь о плаче и потере сейчас в конце года, когда все мы ждем праздника? Не потому ли, что напоминание о нашей вине слишком легко теряется в коробке с праздничной мишурой, и пальцы, натыкаясь на её режущие углы, автоматически хватаются за уют такой мягкой домашней сентиментальности.
– эта фраза вырвалась у меня в очень непростом разговоре, а разговоров этих с лета набралось уже немало. Последние месяцы размышляю над словами, которые обязательно в той или иной форме произносятся моими гостями. Словами, наполненными бесконечно негативным смыслом. Мы не Они, Они – не Мы. Хотел ли Иисус настолько непреодолимого раздела между двумя церковными мирами? Конечно нет… а кто этого хотел? Но раскол (в той или иной степени) существует.
Размышляю над письмами, пришедшими в ответ на беседу, над разговорами, мысленно спорю и ищу аргументы, и как-то незаметно всё это вплетается в ткань пятничного созерцания Крестного Пути. Если отбросить ругань на погрязший во зле клир, с глубокой грустью отметила количественный перевес посланий, декларирующих ту или иную степень ухода, желания дистанцироваться от Церкви, находящейся в эпицентре омерзительных скандалов. И не всегда это открытое противостояние и «синдром Лютера» – в них-то как раз больше честности и меньше самообмана.
По печальной традиции возвращение из уединения отмечаю не радостным постом о любви, а размышлением над трагедией. Не стало исключением и это лето. Сейчас все мы испытываем боль от раны, нанесенной в сердце Церкви (раны не первой и, увы, не последней). Не стану отклоняться на статистику, право или долг, осуждение чрезмерных эмоций, взаимных обвинений и хайпа. Сосредоточусь на самой боли.
Последние дни, спровоцированные страшной раной, мы много и громко говорим о предательстве других людей, об их подлости и низости. Праведный гнев застилает глаза кровавой пеленой, уводит в бесплодные земли бесконечной злобы и неизбывного отчаяния. В царство бесконечного страха, где размываются все этические и нравственные схемы, и остается лишь инстинкт выживания, включающий защитные функции психик
В сегодняшнем евангельском тексте Иисуса уже обступает «ночь» и мрак смерти. Окруженный учениками, в тепле и свете дружеской трапезы среди слепых и глухих до срока Он один знает, что впереди только ужас и смерть. Невозможно принять этот путь без внутреннего ропота, возмущение находит выход в обвинении, брошенном на середину стола, как призыв к ученикам прозреть, понять, разделить если не цель, то Его боль и одиночество – но не слышат, не хотят мрачных пророчеств, нет. Правду знает лишь зло, которое не спит, а ждет своего часа, и слуга его с облегчением («свершилось!») приняв из руки Спасителя кусок обмасленного хлеба, выбегает в ночь.