В Адвент звучит много слов о радостном ожидании, свете и спасении. А я сегодня смотрю на его цвет: лиловый, темный, густой, растворяющийся в черноте теней и непроницаемый для света – скрывающий белый снег покров погребальных одежд. Зачем Ты напоминаешь о плаче и потере сейчас в конце года, когда все мы ждем праздника? Не потому ли, что напоминание о нашей вине слишком легко теряется в коробке с праздничной мишурой, и пальцы, натыкаясь на её режущие углы, автоматически хватаются за уют такой мягкой домашней сентиментальности.
А где-то над холодной пустыней дует штормовой ветер вечности, хлопают крылья ангелов, звезды пришли в движение, караван собирается в путь – все мироздание снова готовится к рождению Искупителя. Адвент – это время задать себе вопрос, как встречу я Твой приход? Как зритель, для которого разыгрывается ежегодное приятное и привычное шоу? Или как верный ученик, который рискнет прижать к сердцу Твое беззащитное детское тельце и возложить Его на жертвенник во искупление своей вины?
Смотрю на лиловый цвет и думаю над ответом, и… мне не нравится, то, что я вижу в себе. Нет, не нравится. И снова задаюсь сердитым вопросом: «стоило ли мое спасение такой жертвы? Скажите мне! Скажите мне, Отец, Сын и Мать, оно того стоило?!!».
А декабрьские промерзшие небеса мягко посверкивают звездами и равнодушно молчат. Они видели миллионы таких буйных вопрошателей, мы для них как песок, как трава… Но не для Тебя. Нет. И если буду внимательно слушать, если отложу в сторону игрушки и приглушу шум мира, обязательно расслышу, как тихий голос Любви через вечность времени и пространства снова скажет мне «Да!».
И это «Да» наполнит смыслом всё: и моё ожидание, и бунт, и разочарование, и те усилия, что кажутся бессмысленными и глупыми, и упование на людей… оно обезоружит и сломает мою гордыню, я тихо сяду рядом с горящей свечой и буду ждать Твоего прихода, потому что… потому что всё остальное неважно. И Ты обязательно придешь, и снова расскажешь мне Свою историю, которая началась тысячи тысяч лет назад и сегодня… с первой зажженной свечи.
Господи, помоги мне пройти этот путь к Тебе, стань моим спутником, учителем, помощью и надеждой, моей путеводной Звездой!
Благословенного Адвента!
– эта фраза вырвалась у меня в очень непростом разговоре, а разговоров этих с лета набралось уже немало. Последние месяцы размышляю над словами, которые обязательно в той или иной форме произносятся моими гостями. Словами, наполненными бесконечно негативным смыслом. Мы не Они, Они – не Мы. Хотел ли Иисус настолько непреодолимого раздела между двумя церковными мирами? Конечно нет… а кто этого хотел? Но раскол (в той или иной степени) существует.
Сегодня на Мессе думала только об одном – какое сокровище Литургия! Мистерия, тайна и действие, драма и её финал, совершающиеся между Богом, миром и мною. Владыка Павел, вспоминая Латеранскую Базилику, в проповеди сказал, что в этот день мы отмечаем праздник нашего общего дома, места, где можем собраться, укрыться и отдохнуть. И сердце откликнулось — разве не так в любом храме мира? Дома, я дома! Хоть в огромной базилике, хоть в маленькой часовне у дороги. Ты – окончание всех дорог, по которым мы пытаемся вернуться домой. И Ты Сам – наш Дом. И, добавил владыка, дом этот будет строиться всю жизнь из живых камней, которыми мы являемся. 
Прошедшая неделя меня чуть не доконала. Епархиальное обсуждение приходской жизни, конечно же, спровоцировало пляски бесов по полной программе, в том числе и моих собственных. Тем более, оказалась вовлечена в разбирательство ситуации абсурдной и… абсолютно типичной для наших приходов. Много было искушений высказаться, честно. Уже восьмой год наблюдаю эти вещи изнутри, и тааакого могу порассказать, что мало не покажется; личного, кровавого, изрезавшего сердце вдоль и поперек. Церковь… блин! Вдобавок, в эту неделю физическое состояние было таким, что пару дней не могла встать, а тут еще откровения и жалобы мирян, от которых хочется застрелиться, и откровения и жалобы клириков, от которых накрывает совсем полной безнадегой. И бессилие перед ситуацией, неразрешимой человеческими силами, и вполне естественный гнев на Бога, который «всё это нам устроил!». В какой-то момент не заметила, что оказалась по шею в медленно затягивающей на дно черной трясине ненависти и негодования, и… почувствовала вкус экзистенциального одиночества – единственного плода, вырастающего на колючках гордыни. 
Последнее время в размышлениях всё чаще возвращаюсь к началу мира, что же пошло не так, Господи? Откуда такая каша? И всё чаще перед глазами возникает плодородное, залитое солнцем и тишиной пшеничное поле, а на нем две фигурки – одной их которой суждено вскоре упасть. (Быт 4)
Последние дни сеть затоплена картинками францисканской «милоты»: святой с птичками, с животными, с цветочками и снова, снова птички – внимающие и покорные. Подумалось, как же часто в современной иконографии св.Франциска обыгрывается его нежная связь с природой… В последний век нам не нужно боли стигматов и огня молитвенных экстазов, нет, мы так устали от страдания и боли. И мир склоняется к святому, падает птичкой в его руки. Господи, Господи! Как же явно эти милые и (часто) наивные изображения обнажают нашу неизбывную тоску о Рае, о возвращении. 